Когда мертвые оживут - Страница 131


К оглавлению

131

Огненный остров, расположенный совсем недалеко от южной оконечности Лонг-Айленда, таит в себе загадку. Никто в точности не знает, откуда произошло его название. Историк Ричард Бейлз выдвинул предположение, что оно явилось неверной интерпретацией голландского топонима «Пять островов»: поблизости действительно имеется множество островков. По другим сведениям, название породили костры, которые разжигали здесь пираты, чтобы заманить на песчаные отмели проходящие суда, либо осенняя листва, густо усыпающая остров. Есть даже версия, что оно происходит от сыпи, которую вызывает у людей произрастающий здесь ядовитый сумах.

Как вы, наверное, уже догадались, на Огненном острове разворачивается действие публикуемого ниже рассказа. «Мы с женой снимали на острове летний домик, и как-то мне пришло в голову: в межсезонье это место очень подходит для жуткой истории, — говорит Фингерман. — С наступлением октября здесь становится совсем пустынно. Странное это место — чем-то напоминает Деревню из старого сериала, „Пленник“, только засыпанную песком.»

Фингерман никогда не был велосипедистом-посыльным, как главный герой рассказа, но, как и в большинстве его произведений, в этом образе можно найти некоторые черты самого писателя. Например, оба испытывают симпатию к зомби. Как говорит сам Фингерман, «они не просили себе такой участи, и пусть даже они жаждут отведать человеческой плоти, в них нет зла. Это просто среднестатистические представители мира монстров».

На моей правой ладони отчетливо виден красный полукруг свежих отметин от зубов. Посверкивают капельки крови. Их немного; можно сказать, всего ничего. Однако повод для беспокойства все же имеется. В такие моменты я вспоминаю о столбняке. Помните такую болезнь? Вы задумывались о ней в детстве, когда носились сломя голову по какой-нибудь стройке и получали царапину, зацепившись за ржавый гвоздь. Столбняк! А ведь взрослые предупреждали! Вас сразу начинали преследовать мысли о возможном спазме жевательных мышц, и вы едва не теряли рассудок от страха. Старшие говорили, что столбняк может вызвать сильнейшие спазмы, а это приведет к «захлопыванию» челюсти, и вы не сможете открыть рот или сглотнуть. Можно даже умереть от удушья. Какой ужас! Эх, старые добрые денечки…

Столбняк не передается от зараженного к здоровым.

Если бы то же самое можно было сказать и о нынешнем заболевании, пока безымянном.

Да, вот такая фигня. Я даже не знаю, как обозвать эту болезнь. К тому времени как прекратилось радиовещание, врачи и ученые так и не пришли к единому мнению по этому вопросу. И как теперь классифицировать заболевание? Как его называть? Никогда не понимал желания людей давать собственное имя открытой ими болезни. Почему ученым хочется, чтобы их фамилия в будущем ассоциировалось с болью и страданиями? О чем, интересно, думал Паркинсон? Нет, будь я врачом и наткнись на какую-нибудь неизвестную заразу, непременно назвал бы ее в честь кого-то столь же ужасного: скажем, синдром Гитлера или комплекс Буша. Но как именовать эту последнюю — похоже, для человечества она действительно станет последней, — свалившуюся на нас болезнь? Зомбификация? Звучит по-дурацки. А если вы были инфицированы, процесс зомбификации пошел, но еще не развился в полной мере и вы не стали настоящим зомби, как быть тогда? Как прикажете называть этот переходный период?

У меня недостаточно мужества, чтобы повторить подвиг Брюса Кэмпбелла и отрубить себе пораженную конечность. Пока недостаточно. Но к чему волноваться? Скорее всего, вирус уже там, циркулирует в крови, делает свое дело. Помню, слышал об одном парне, которого укусила за лодыжку какая-то чрезвычайно ядовитая змея, кажется, в Южной Америке. В общем, он знал, что у него есть около трех минут до того, как яд его прикончит. Он был то ли лесорубом, то ли еще кем-то в этом роде — может, незаконно рубил деревья в джунглях. Возможно, змея защищала свою территорию.

Подробностей я не помню. Но парень действовал решительно: взял пилу и отхватил укушенную ногу ниже колена. И выжил. Этот парень выжил, отрезав себе ногу, пока яд не успел добраться до сердца. Я бы так не смог. И не смогу. Так что я уже, считай, покойник.

Почему я должен быть другим?

Но я чувствую себя идиотом.

Перебинтовываю место укуса, больше ради собственного спокойствия. Просто не хочется смотреть на ладонь. Придется теперь распрощаться с сексуальной жизнью — левая рука у меня недостаточно ловкая. Выхожу на крыльцо и смотрю на заасфальтированную аллею. Я называю ее дорогой, но машинам сюда въезд заказан. Конечно, порой заезжает пожарная машина — все-таки не зря остров прозвали Огненным, — но остальным доступа нет. Летом, всего несколько коротких и бесконечных месяцев назад, на дороге было не протолкнуться от людей, бледных или загорелых, хорошо сложенных или с обвисшими животами; они бесконечно ходили то с пляжа, то на пляж, большинство мужчин таскали сумки-холодильники или просто упаковки дешевого слабоалкогольного пива. С едой я никогда никого не видел. Все эти отдыхающие — изредка спокойные, но в большинстве шумные и громогласные, — похоже, питались исключительно пивом да той гадостью, которую удавалось перехватить в местной пиццерии.

Сейчас я бы совершил убийство ради куска той мерзкой пиццы.

Аллея по большей части бывает покрыта мокрым песком — там и тут виднеются темные пятна. Я обычно сидел на этом самом крылечке, читал — ну или притворялся, что читаю, — и пялил глаза на проходящих девушек. Буквально перед тем, как эта безымянная, самая страшная в истории пандемия обрушилась на мир и уничтожила привычный порядок вещей, страну охватила «эпидемия обезумевших девушек». Прежде нормальные, держащиеся в рамках приличия, они внезапно скидывали с себя топики и скакали, точно юные антилопы. Чтобы раскрепоститься, им требовалось только внушительное количество алкоголя, немного лести и наличие поблизости видеокамеры. Сколько несчастных родителей плакало по ночам и не могло уснуть из-за этих записей!

131