Разумеется, нельзя сказать, что мы не представляли себе, как все происходит: человека кусают, он подхватывает инфекцию, умирает и возвращается к жизни в качестве монстра-каннибала. Мы видели кучу фильмов и играли на компе в игрушки. Мы все прекрасно знали.
Просто… когда такое произошло в действительности, разуму трудно было с этим смириться. Весь привычный мир рухнул, причем не в кино, а на самом деле. Когда на лайнере поднялась паника, мы потеряли друзей, и перед нами встал нелегкий выбор: то ли поскорее схватить спасательный плот и прыгнуть за борт, то ли дождаться приказа об эвакуации.
Черт, да этого вообще не могло произойти. Никогда! Никак не могло все закончиться вот так. Мы и восприняли случившееся как шутку, а иначе бы, наверное, просто свихнулись. Ха-ха, зомби-апокалипсис таки наступил. Спасайся кто может!
Кто же это так схохмил? Сейчас уже и не вспомню.
Время от времени я задумываюсь, а не спихнуть ли Джереми за борт. Вряд ли у него есть шанс выжить, только продукты и воду переводит, а ведь они бы мне самому пригодились.
Мы не говорили этого вслух, но оба прекрасно понимали: если бы нас могли спасти, помощь уже подоспела бы. Не было ни самолетов, ни катеров, ни оранжевых вертолетов. Радиомаячок, которым был оснащен плот, исправно посылал в окружающее пространство сигнал бедствия, но либо в мире не осталось никого, кто бы их услышал, либо всем было не до нас.
Также мы догадывались, что суша не может быть очень уж далеко — ведь мы плыли на круизном судне. Нам и нужно-то всего ничего: догрести до ближайшего острова.
Но… мы не могли отплыть далеко от лайнера. Нужно было его видеть. Мало ли что.
Я поначалу не понял, что произошло. Мы услышали глухой, тяжелый стон — такое впечатление, будто нас целиком заглатывает кит. Потом громкий хлопок, пронзительный вой и, наконец, такой звук, словно весь мир кто-то всосал через коктейльную трубочку.
Вскоре пришла волна и швырнула наш плотик. Я ухватился за тент, чтобы удержаться на ногах, но только сорвал часть креплений.
— Что за свинство?! — воскликнул я, ощупывая поверхность плота — нет ли каких повреждений.
Волны бросали нас взад и вперед, вверх и вниз, а Джереми, откинув входной клапан, вглядывался в потемки.
— Не-е-ет! — закричал он.
И тут вдруг я спохватился, как же вокруг темно. Ни единого огонька. Наш лайнер исчез, его поглотил океан.
Джереми прыгнул за борт и поплыл, будто надеялся каким-то образом вернуть лайнер из пучины. Через минуту я потерял его из виду, слышал только, как он молотит по воде руками и ногами.
— Он не мог затонуть! — кричал он в ужасе. — Я не готов! Не готов!
Я опустился на колени, свесился за борт и попытался на ощупь найти Джереми, слушая, как он барахтается среди волн и проклинает все на свете за то, что судно исчезло навсегда.
Когда я наконец затащил Джереми обратно на плот, он, дрожа, устроился на моих коленях и крепко обхватил себя руками за плечи.
— Я не готов, — пробормотал он и уткнулся лицом мне в грудь, орошая кожу горячими слезами.
Я обнял его, и так мы сидели, а плот раскачивался на волнах, и море пело нам свою тихую колыбельную.
— Дженни Лайонс, — сказал я, и на губах Джереми заиграла улыбка.
— Она? Правда, что ли?
Я пожал плечами:
— Это было в восьмом классе, в кабинете информатики.
— У нее тогда были брекеты?
— Ага.
Он покачал головой.
— А как насчет тебя? — поинтересовался я.
У Джереми сгоревшие на солнце щеки сделались еще краснее, хоть это и казалось невозможным.
— Ой, только не говори, что дожил до шестнадцати лет и ни разу не целовался с девчонкой, — попытался я его подколоть.
— Скорее, до восемнадцати, — не поднимая глаз, буркнул Джереми.
Улыбка застыла у меня на губах, когда я вспомнил о следах зубов у него на теле. Да уж, веселого тут мало.
Стояла глухая ночь, когда Джереми решил наконец выложить все начистоту.
— Послушай, я должен тебе кое-что рассказать.
Похоже, он догадывался, что я только притворяюсь спящим, потому что даже не потрудился разбудить меня.
Я шевельнулся, и от этого движения наш убогий плотик заходил ходуном. Вот уже несколько дней мы не видели абсолютно ничего: ни кораблей, ни хотя бы лодок, ни суши. Эта пустота создавала впечатление, что мы последние люди на свете.
Пока Джереми вел свой печальный рассказ, я изо всех сил сжимал зубы и гадал, можно ли вот так сломать их. Сломать бы вообще все да и покончить с этим.
— Если хочешь, я за борт прыгну, — предложил Джереми.
Было так темно, что я не видел его, а слышал только голос.
Один голос — и более ничего.
— Но тогда ты превратишься в одного из этих.
— Я все равно превращусь, — проговорил он дрогнувшим голосом.
Я с силой надавил пальцами на глаза, заставляя себя заплакать, — другие способы избавиться от жгучей боли в груди на ум не шли.
— А ты этого хочешь? — спросил я Джереми.
— Если останусь на плоту и превращусь, ты будешь в опасности, — сказал он после долгого молчания. Потом снова умолк, и тишину нарушал только стук наших сердец. — Я этого не хочу, — шепотом добавил он.
— Так ты думаешь, что сможешь меня одолеть?
Шутка была неудачная, но он шумно выдохнул, будто хотел рассмеяться.
— Ты должен дать слово, что выбросишь меня за борт, когда это случится, — произнес он наконец. — Обещай проследить, чтобы я утонул.
Я еще сильнее надавил пальцами на глаза.
— Обещай, — настойчиво повторил Джереми.
Я покивал и пробормотал: