Когда мертвые оживут - Страница 186

186

— Обещаю.

— Кажется, Нэнси была тобой слегка увлечена, — говорю я Джереми.

Стоит пасмурная погода, в небе висят черные тучи и дразнят нас дождем. Я собираю пустые бутылки, чтобы наполнить их драгоценной жидкостью. Мечтаю о том, как прохладная влага будет стекать по пересохшему горлу и увлажнять каждую клеточку моего несчастного обезвоженного организма, и в ответ на эту мысль во рту появляется капелька слюны.

— Надеюсь, что так. Ведь это она меня укусила.

Джереми сидит, откинувшись на стенку тента. Теперь, раскрыв свою тайну, он снял рубашку, и всякий раз, когда я смотрю на него, в глаза бросаются гноящиеся ранки. Кажется, Джереми даже гордится тем, что укушен. А еще похоже, что мы оба не можем не думать об этом.

Потом до меня доходит смысл сказанного.

— Так ты знаешь. — Мои слова — не вопрос, а утверждение. Я поворачиваюсь к нему. — Если это она тебя цапнула, ты знал и об остальных. О Фрэнсисе, Нэнси и других.

— А почему, по-твоему я сказал, что не стоит их ждать? — спрашивает Джереми.

По всему его телу протянулись красные полоски — это вены, пораженные инфекцией. Я ощущаю исходящий от него жар.

— Но если ты знал, почему требовал вернуться?

Джереми пожимает плечами и смотрит на руки.

— Так хотелось убедиться, что ошибался насчет них. Пожалуй, это уже не имеет значения.

И он прав. Последний плот исчез из виду два дня назад.

Джереми хватает меня горячими, как уголья, руками и широко раскрывает рот, чтобы вздохнуть. Сначала я думаю, что он уже превратился — бормочет что-то нечленораздельное, — но потом понимаю: бедняга просто пытается вымолвить мое имя.

— Вставай, — наконец произносит он.

Джереми приподнимает меня за плечи, но его мышцы ослабли за многие дни бездействия, да и я по-прежнему намного крупнее и сильнее.

Джереми продолжает толкаться и твердить:

— Вставай, вставай…

Он сует мне что-то в руку — это шнуры, которыми к тенту крепится входной клапан.

— Свяжи меня. Время пришло. Свяжи. Утопи.

С каждым днем все труднее просыпаться, вот и сейчас я сонно ворочаю мозгами, пытаюсь понять, чего хочет Джереми. Сопя от натуги, он берет меня за руки, заставляет обхватить пальцами шкертик и затянуть петли на его запястьях и локтях.

Кожа у него сухая-пресухая и во многих местах растрескавшаяся. Я пытаюсь сморгнуть соль, присмотреться и сообразить, что происходит. Под тентом кромешная тьма, и только изредка ее пронзает вспышка аварийного маячка.

Вспышка…

Джереми зубами затягивает узлы.

Вспышка…

Я обматываю шнур вокруг его туловища и связываю ноги.

Вспышка…

В глазах у Джереми лихорадочный блеск. Грудь едва вздымается.

Вспышка…

Я не знаю, что говорить, что делать. Не знаю, что сказать ему.

Вспышка…

Осторожно беру его за руку:

— Джереми, мне очень жаль.

Вспышка…

Он молчит.

Вспышка…

Глаза совсем безжизненные. Сердце еле бьется.

Вспышка…

Волны легонько качают плот, а Джереми отходит…

Вспышка…

Я делаю вдох. И задерживаю дыхание.

Вспышка…

Выдыхаю.

Не успевает полыхнуть маячок, как Джереми резко приходит в себя. Он напрягается всем телом и пытается освободиться от пут.

Он хочет наброситься на меня, и я вижу идеально ровные, блестящие белые зубы.

Они безуспешно клацают во тьме.

С криком отскакиваю в противоположный угол плота. Отталкиваюсь от днища руками и ногами. Мечтаю, чтобы тьма поглотила меня, укрыла от этого ужаса. Джереми издает глухие утробные стоны. Он бьется в агонии, сходит с ума от ярости и жгучего, неутолимого голода.

Плотик раскачивается и дергается в разные стороны. Джереми бьется, точно пойманный в капкан зверь. Я не могу приблизиться к нему, могу только смотреть, как он корчится в путах. Могу только слушать, как хрустят суставы, как от судорожных рывков трещат лучевые кости. Это уже невыносимо. Я не могу больше находиться рядом с ним. Не могу видеть Джереми в таком состоянии.

Прыгаю через открытый проем в темную воду, и она смыкается над головой; я уже ничего не вижу и не слышу. Я отрешаюсь от всего, а наверху продолжает ходить ходуном спасательный плот.

— Ты веришь в Бога? — спрашиваю я Джереми.

Я лежу, скрючившись, на плоту в луже воды. Тент я снял в надежде, что солнце подсушит мою несчастную, всю в ссадинах кожу и станет немного легче.

Джереми без устали корчится в мокрых веревках, но держат они на совесть. Я покрепче принайтовил его к борту, разорвал на полосы свою рубашку и завязал ему рот. Тем не менее Джереми ухитряется довольно громко стонать; от этих низких носовых звуков никуда не деться, я их все время слышу, даже когда зажимаю уши ладонями.

Клянусь, я пытался столкнуть его с плота. Но не смог. Не смог от него избавиться.

Джереми — все, что у меня осталось. Убить его собственными руками — выше моих сил.

— Мигни один раз, чтобы сказать «да», и два раза, если «нет», — говорю я.

Джереми не мигает, а все норовит добраться до меня. При этом плечо у него изогнулось под жутким углом.

— Джереми, — прошептал я.

Стоит ночь. Вокруг черным-черно. Я проснулся, услышав чей-то крик. Я выплыл из одного кошмара и тут же оказался в другом.

Плот сотрясается. Джереми не оставляет попыток освободиться и разделаться со мной. Я потряс головой — ощущение такое, будто в уши попала вода, все звуки кажутся далекими и приглушенными.

— Джереми, — снова зову я несчастного.

Осторожно ползу по плоту на четвереньках, изо всех сил напрягая измученные мышцы, чтобы не завалиться. Днище прогибается под руками и коленями — похоже, нашему плавсредству тоже приходит конец. Я вплотную приближаю свое лицо к лицу Джереми, пусть это и небезопасно.

186